1.
Стихи, стихи...
И грустно, и смешно
Сердить пророческие тени
Тех, кто уже давным-давно
Перешагнул бессмертия ступени.
Мы можем все понять и
объяснить,
Но блеск меча во тьме —
И снова
Разрублена связующая нить
И распадаются основы;
И жизнь — слепящая метель,
Уж под конец, спокойно и устало,
Швырнет нас в первородную купель,
Где рядом — завершенье и начало.
2.
Вселенная — космическая ночь...
В ее глубинах тихо отразилось,
Как поколенья уходили прочь,
А может, это только ей приснилось?
И, словно шелест северной сосны,
Не связанный с ушедшими лесами,
Плывут, плывут, плывут земные сны
Под тихими своими парусами.
Плывут они к неведомым кострам,
А может, только к их отображенью
В тех мировых пространствах
панорам,
Что закрепляют всякое движенье.
И вот они над нами иль под нами,
Не замедляя, не меняя бег,
Гонимы всеми звездными ветрами, Прошелестят,
как чей-то дальний смех.
И ход, и днища этих кораблей
Не слышим и не видим мы воочию…
Нам лишь проснуться хочется скорей
Какой-нибудь безмерно тяжкой ночью.
3.
Века уходят, и уходят люди —
Нет жизни рокового повторенья,
И лишь случайный отблеск озаренья
Нетленной красотой всегда пребудет.
В заветный край пусти меня
скорей.
Пусть сердце вновь неведомою
птицей
Над голубым сиянием морей
На древний и неясный зов
стремится.
И пусть оно в закате, как в огне,
Вновь вспыхнет неисполненной
мечтою
И зазвучит и в мире, и во мне
Мучительно зовущей красотою.
4.
Летит неслышно серебристый иней
В последний, солнцем налитый мороз,
Глядит из-под коры молочно-синей
Проснувшаяся вновь душа берез,—
Глядит она, робка и
беззащитна
По праву жизни высшего родства
И тихая ее молитва
Нас одаряет верой старшинства.
5.
Безумие и нежность наших слов –
Заоблачная исповедь души...
Холодный пепел праздничных костров
Забудь и никогда не вороши —
Осенний свет на белизне снегов,
Весенний свет на зелени лесов!
6.
Быть может, и коварна жизни суть,
Но не тобой замкнется вечный путь,-
Пусть завтра будет хуже, чем вчера,
Не надо громкой и ненужной речи,
Смешить лишь будет глупая игра,
Твой путь задолго до тебя намечен.
7.
Безумец тот, кто верит и спешит,
Несчастен тот, кто медлит и робеет.
Удар судьбы — и разлетелся щит,
И сталь меча твоей коснулась шеи —
Коль ты прикинул путь свой на весах,
Что можешь ты увидеть в небесах?
8
Как тяжек, слышишь, стон земной
глуши
Опять родился кто-то для вершин!
В вершинах буря, у земли покой,
И если ты рожден для поднебесья,
Прими как дар измученной душой
Оборванную в середине песню.
9.
Извечной жаждой творчества объят,
Не замечал в себе он разрушенья.
И что с того?
Был этот жгучий яд
И высшим беспредельным наслажденьем.
У каждого свой собственный итог —
Не одолев последних двух ступеней,
Бывает, словно сам
безумный бог,
Творящий мир,
Изнемогает гений.
10
Нет, нет, не надо покаяний,
Не надо вязких и тяжелых слов —
Все громче зов полярных расстояний
И зов иных костров!
И пусть отпущенное нам мгновенье
Вбирает прошлого слабеющий отсвет,
Как дрожь привычного слепого наслажденья,
Как боль ушедших лет;
Пусть все останется лишь в памяти текучей
Метелью тихих снов,—
Все выше кручи, и все
ниже тучи,
Сильнее зов негаснущих костров.
11.
Поэт в горении творца,
Поверя в высшее значенье,
Шел безоглядно до конца
Дорогой самоотреченья;
Спешил закончить свой посев
Среди душою неимущих
И думал, смерть преодолев,
Взойти пророчеством в грядущем;
И, грустью тайною томим,
Вдруг оглянулся с тихой болью
И все, оставленное им,
Благословил с немой любовью.
12.
О это чувство синей высоты
И безответный зов страданья
Из дали той, откуда вышел ты
И за собой бездумно сжег мосты
По праву и борьбы, и обладанья!
О вера в продолжение пути
И в невозможность скорого паденья
Туда, где скажешь ты «прости»
Всему, что там успело прорасти
И буйствует в отчаянье владенья!
13
Миру не нужен нищий,
Миру не нужен убогий,
Но на пустынной дороге,
Где ветер холодный свищет,
Кто же вспомнит о боге?
Миру пророк не нужен —
Глухому чуждо сомнение,
Чуждо толпе знамение,
Но кто же в душевной стуже
Вспомнит о воскресении?
14
На празднике большого торжества,
Друзья, приветствую я радость
вашу
И древнюю улыбку волшебства —
Взамен вина с пьянящим ядом чашу.
И пьешь ее... Глоток, еще глоток
Проталкиваешь в горло как рыданье...
Друзья вокруг, а в их глазах
восторг
— Таинственная бездна ожиданья.
15
В какие дали и в какие сны
Уходят все страданья и надежды,
Как дети говорливые весны,
Оставившие зимние одежды?
И что-то дрогнет и замрет в груди,
И очевидно, вовсе не случайно —
Душа уже прозрела впереди
Какие-то неведомые тайны.
16
Встречаю вновь с языческой беспечностью
Еще одну зарю,
Любовь, за власть ее над вечностью,
Боготворю!
Дарующий бессмертие, таинственный
Ответный стон —
Незыблемая в жизни
истина,
Любви закон.
Приветствую с языческой отрадою
Весеннюю зарю,
Лик солнца, на колени падая,
Боготворю!
Незыблемая в жизни
истина
Лишь только в нем,
Даруя жизнь, даруя смерть, таинственным
Горит огнем.
17
Не надо слабости, не надо лжи —
Второго нам не суждено начала,
Лишь тот останется и будет жить,
В ком истина бесстрашно
прозвучала.
Поторопись! Осенний яркий лес
Уж не для вспышки ярости зеленой
–
Это всего лишь предпоследний срез,
Попутно болью века опаленный.
18
В природе гул весны,
Никто над ним не властен,—
Но все тревожней сны,
Все холоднее страсти;
Все ближе и слышней
Иное воплощенье —
Во вздох родных полей, В их тихое
прощенье.
19
Золотая осенняя тишь
Над медлительно сонной рекою.
Но куда ты все время
спешишь
Среди золота и покоя?
Обреченному
не догнать
Даже в мареве жаркого бреда
Уходящую в зарево рать
Отзвеневшего лета...
20
Не ты один спешил на зыбкий свет,
Неведомый, губительно влекущий,
Не ты один давал себе обет
Быть благодарным и за хлеб
насущный,
Не ты один, и грешник, и святой,
Душой измученной стремился к богу,
Когда перед тобой, как слиток
золотой,
Кленовый лист ложился на дорогу.
21
Затерянные в беспредельной мгле,
Уже с привычной мукой ожиданья,
На теплом и привычном корабле
Мы мчимся в неизвестность
мирозданья.
Себе подобных тщетно мы зовем,
Единственной нам не хватает
встречи
— Нам страшно в одиночестве своем,
Едва лишь звездный вспыхивает
вечер...
22
Наши предки прятались в пещеры,
Мы уходим в подземелья душ,
В поисках высокой веры
Забредая в непролазную глушь.
А есть мужские руки,
Помимо прочего дела
Вызывающие таинственные муки
Горячего женского тела,—
Мы открываем прикосновения,
Открытые столько раз,
Мы открываем мгновения,
Забытые и до нас;
Мы откапываем боль далеких эпох,
Прах ушедших веков возлюбя,
И удивленно молчим,
На одной из забытых дорог
Встретив самих себя.
23
В дыму тысячелетий и эпох,
Сквозь все надежды и смятенья
века,
На всех скрещеньях мировых дорог
Чуть-чуть маячит призрак человека.
Из семени земли пророс цветок —
Наивный бред космических крушений.
И кем-то был благословлен порок
Безмерных бездн, их яростных томлений.
И вот под звездной, звонкой
тишиной Струится путь и зреет тихо колос...
А бесконечность слепо ждет иной
В своих круговоротах голос.
24
Я - Иуда.
Говорят, что я его предал
За тридцать серебряников палачу...
И вот за это
тысячелетиями бреда,
Окутавшего меня местью, плачу.
Ты слышишь, слышишь?
Он опять
Готовится на землю ступить,
Чтобы в чистых ризах сиять,
Чтобы грешных, земных учить.
Скажите скажите, разве такое право
Имеет нас покинувший
когда-то?
И не пробудит ли в
ком-нибудь
Его небесная слава
Ту же, что и во мне,
Силу солдата?
25
Больное, ненужное страданье,
Изменила проклятая
сила земли...
Рушится здание за зданием,
Уходят мои корабли...
Я встаю, выхожу на улицу,
Где граждане, страсти свои запрятав,
Идут и смеются, идут и щурятся —
Задыхаясь в этой человеческой вате!
А вверху — стеклянная околесица,
Этаж над этажом — подчиняясь стоянию.
Уводит гигантская лестница
К далекому сиянию.
Ничего тебе не обещаю, не проси.
Прислушайся, это идут года...
Звездной пылью скорей ороси,
Небо, свои города.
Петр ПРОСКУРИН
|