ВРЕМЕНА ГОДА

Январь

Белый снег, голубые тени,

А в душе ни грусти, ни цели...

 Промороженные ступени,

Показалось, чуть проскрипели...

И опять предвечерняя просинь,

 И поленья трещат, сгорая.

Лишь вчера отзвенела осень,

 В чутких красках лесов играя,

Лишь вчера ты с болью взглянула

На меня от последней двери,—

А в душе замирающим гулом

Чувство радости и потери...

Белый снег, сгущаются тени,

Как молитвы, застывшие ели...

Промороженные ступени,

Показалось, чуть заскрипели...

Февраль

Нет, никогда напрасно не жалей

Всех беспощадно солнцем опаленных...

Благослови исчезновенье кораблей,

Благослови бездомных и влюбленных.

Благослови в глаза сказавших — нет! —

Соприкоснувшись с подлостью всесильной.

Благослови исполнивших обет

Надеяться, до тишины могильной...

Благослови хранителя ключей

От всех пороков и страстей бездонных...

Благослови же и тоску ночей

Всех к одиночеству приговоренных...

Март

Опять, опять в мои приходишь сны

И, счастьем ожидания карая,

Вновь исчезаешь в отсветах луны

У самого мучительного края...

Ты вновь загадочна, прекрасна и чиста,

Как весть из необъятности Вселенной...

И верю вновь, что вечны и нетленны

Гармония, любовь и красота.

Кто ты?

Лишь на мгновенье задержись,

Дай прикоснуться к тайне лишь однажды —

Ведь ты же знаешь, угасает жизнь

От вызванной тобою жажды.

Уходишь ты, и я опять один,

И та, другая и земная, рядом

Со мною среди жизненных теснин

Мне одиночество прощает взглядом.

И я высоким именем твоим

Клянусь забыть таинственные дали,—

Ведь даже голос страсти одолим,

Коль вечным ожиданием карали...

Но нет, не верь в нелепые слова!

Нет ничего мучительней боязни,

Что ты забудешь о своих правах

И не придешь для повторенья казни...

Ты вновь загадочна, желанна и чиста,

Как луч из неизвестности Вселенной...

И верю, верю — вечны и нетленны

Гармония, добро и красота.

Апрель

Был прав творец, навек определив

Границы тьмы и горизонты света,

Для океана — громовой прилив,

Для человека — таинство расцвета.

Час юности — сверкающий поток

С изменчивыми в беге берегами,

Огнем зари охваченный восток,

Томимый древними, как вечность, с нами.

Бег юности стремителен и чист,

С особыми, высокими правами —

Ведь это совершенно белый лист

С непроступившими деяний письменами...

Какая же ей участь суждена?

Какие выжжены в ней будут строки?

Иль исчерпать страдание до дна,

Иль повторить отцовские пороки?

Не угадать огней, то глубина, то мель —

Пора нерассуждающей отваги...

Благослови неведомого цель

И чистый лист нетронутой бумаги!

Май

Я не пришел к тебе, иная сила

Безумным светом сердце озаря,

Меня в чужие дали уводила

За самые последние моря.

За самые окраинные земли,

Где жизнь теряет все свои права,

Где время в чаще первородства дремлет,

Вобрав в себя и завтра и вчера...

Да, я взглянул в запретные пределы,

И боль освобождения прожгла

И душу мне, и трепетное тело —

Вместилище и радости и зла.

Я был один во мраке, без движенья,

Но о тебе мелькнула в сердце мысль,

Как первый слабый проблеск возрожденья, Благословенье на добро и жизнь.

 И в беспощадном знаке отрицанья

Теперь простая истина видна —

 Всю красоту и сложность мирозданья

В себе, как вечность, носишь ты одна.

И разум мой, изнемогая, тонет

В каком-то изнуряющем бреду —

Пусть мне не ощутить твоих ладоней,

Но я иду к тебе, иду, иду!

Июнь

Языческий солнцеворот души

Любых страстей и выше и безмерней —

Сошлись в полдневной, тягостной глуши

Свет утренний и свет вечерний.

Высок и неподсуден полдень твой

С его мгновенными, как вихрь, громами,

С бесстыдной и размашистой игрой

И по-мужски тяжелыми правами,

С его любовью, как угарный стон

В опустошительном порыве наслажденья

И как последний в жизни перегон,

С мучительною ревностью владенья

И в череде его высоких дел

Не осуди измен его нелепость...

Прости его за царственный удел —

За счастья и любви святую слепость.

За жадность чувств его не осуди

Среди полдневных, непролазных терний...

Ведь все ясней и ближе впереди

Неумолимый свет вечерний.

Июль

И таинство угасшего огня,

И медленная поступь постоянства

Волнуют нас, тревожа и маня

В иные, необжитые пространства.

Нас полдень знойной силой одарил

И бешено летящими годами,

А неистраченное буйство сил

Уравновесил зрелыми плодами,

И, времени признав слепую власть,

Мы часто притворяемся умело,

Но вновь нерассуждающая страсть

Бушует в нас у самого предела.

Так дуб столетний до глухих корней

Вдруг ощутит желанье потрясений,

Едва лишь зов загадочный морей

Прольется с неба в щедрости весенней...

Но гаснет зов, и далеко моря,

И вновь мы ждем волнующие вести,

И, запоздалым пламенем горя,

По-прежнему стоим на старом месте.

Стоим мы с нерастраченной душой.

И подвиг этот безнадежно вечен...

Как хорошо, что этот мир скупой

Проклятием бессмертья не отмечен!

Август

Как бесконечно тяжек зов вершин

С их тайной, вечно скрытой облаками!

Зачем же ты на этот зов спешишь

 С обугленными жаждою губами?

Ты, вероятно, самому себе

Назначил там последнее свиданье...

Но разве в этой тягостной борьбе

Постичь возможно истину страданья?

Неразнимаемой цепи закон

Есть формула и твоего продленья —

Все дальше освещают тьму времен

Последующие за тобою звенья.

Вчера, когда сошлись на миг века,

Как говорится, волей божьей

Явился тот, кому ты для рывка

Вперед и выше станешь лишь подножьем.

 И ты, услышав яростный толчок,

Вновь ощутишь безумье одиночества И проклянешь убийственный порок —

Всю ложь и все бессилие пророчества!

Как бесконечно тяжек зов вершин!

Но кто когда сумел остановиться,

И кто на том пути не поспешил

Перешагнуть последние границы...

Сентябрь

Когда горят осиновые рощи

Неистовым огнем самосожженья,

Становится понятнее и проще

Круговорот извечного движенья.

Кружится лист осиновый, кружится —

Нет в мире беспощаднее закона.

Но никогда душою не напиться

Осеннего серебряного звона.

Стоишь ты на великом перепутье,

Осенняя в душе клубится даль...

Какой же новой обернется сутью

Твоя неутоленная печаль?

Ты молишься и жаждешь, жаждешь чуда,

Забыв, кто ты и где твой ныне дом,

Что был уже Христос и был Иуда,

Что чудо это все — в тебе самом.

Распались царства и законы Нила,

Сквозь мрак иная выбилась струя,

Твое лицо, как тайна, проступило

На вечном, грозном поле бытия.

Всего лишь миг? А что такое вечность?

Огонь, огонь в начале и в конце!

Природы гениальная беспечность

Вдруг надломилась на твоем лице.

Октябрь

Все медленней и тяжелее бег.

Рывок — и сердце навсегда откажет...

А за спиною все слышнее смех

Десятой, предпоследней стражи.

Скорей, и ты успеешь на паром

И вновь увидишь паруса надежды,

И в сердце прогремит весенний гром,

С души срывая ветхие одежды,

И синий, беспредельный океан

Вновь ошалело хлынет в душу.

И ты забудешь, как ночной обман,

Навеки исчезающую сушу.

Скорее вдаль, в простор без всяких вех

Твой путь удача и судьба укажут!

Но за спиною вновь угрюмый смех

Десятой, предпоследней стражи...

Ноябрь

Дай мне, творец, у края стать

С прощающей себя улыбкой

И помоги не признавать,

Всего прошедшего ошибкой,

Дай первородной тьме в глаза

Взглянуть хотя бы на мгновенье.

Дай слабости не показать

Перед лицом исчезновенья,

Дай мне до самого конца,

Единоборствуя с собою,

Остаться с факелом гонца,

Горящим над кромешной мглою...

Декабрь

Я ничего не знаю о себе —

Кто я на этом свете и откуда...

И лишь в твоих глазах, в твоей судьбе

Явилось объяснение, как чудо.

Не знаю, сколько лет и сколько зим

Искали мы во тьме свое начало,

И свет в душе теперь неугасим

До самого последнего причала.

Угаснут звезды, завершив свой путь,

Но мы в пустыне вечной мирозданья

Давай назначим вновь когда-нибудь

Пусть самое короткое свиданье.

Спешить мы будем миллионы лет

На эту предначертанную встречу,

И будет наш еле заметный след

Во тьме росою новых звезд отмечен.

Я ничего не знаю о тебе –

Кто ты на этом свете и откуда…

Но присягаю я своей судьбе –

За нашей встречей праздничное чудо.

  Петр ПРОСКУРИН