Я РАД, ЧТО Я НЕ ДВОРЯНИН,

или 350 лет самоадекватности

«А теперь давайте-ка отслужим литию по всем ушедшим Проскурниным-Проскуриным: «Семену-Игнатию-Игнатию-Семену-Савелию… -Луке-Петру-Владимиру-Валентину – ве-е-е-е-чная память!» – так завершил небольшую свою проповедь отец Георгий, настоятель одного из севских храмов, в селе Коростовке Севского района Брянской области 15 марта 2008 года. Священник приехал с нами для того, чтобы приобщить, в том числе и меня, к открытию, или, точнее, восстановлению, в этом селе храма Покрова Богородицы.

Десять поколений моих предков испытующе взглянули на меня со стен этой церкви, и как-то до дрожи, до какой-то предельной ясности в одно мгновенье стало понятно: связь между русским и православным куда прочнее и глубиннее, чем это представляется в наших больших космополитических мегаполисах.

Рядом стоял глава местного поссовета, в какой-то камуфляжной куртке и сапогах, и в глазах его пряталась лукавая усмешка: что, мол, теперь скажешь, гость московский. Только что он поведал свою версию построения этого храма, и она значительно противоречила той, которую мы привезли из Брянска. Подошли две женщины и, обращаясь почему-то ко мне, спросили: «Когда же в храме начнутся регулярные службы?» (В настоящее время отец Георгий приезжает из Севска несколько раз в год для совершения самых важных служб.)

Небо было необыкновенно похоже на купол, каким в Москве оно если и бывает, то раз-два в году. А воздух – таким чистым, каким в Москве не бывает уже никогда. Высоко-высоко в небе кувыркалась какая-то ошалевшая от ранней весны птица, а я стоял над крутым берегом озера, которое, как сообщается в епархиальной справке 1905 года, «изобилует рыбой, особенно карасями», стоял и думал: «Вот я, неверующий, атеист. И что, собственно, мое, выпестованное интеллектом, горделивое своим бесстрашием перед вечностью, неверие значит перед этой тысячелетней традицией, перед бревенчатой трехсотлетней церквушкой, перед этим простым вопросом?» И не знал, что ответить самому себе. При столкновении с православием не официальным, не парадно-петербургским, но истинно народным, при соприкосновении с искренней, укорененной верой очень трудно московскому интеллектуальному человеку не растеряться и не стушеваться.

Однако же что-то надо было делать, в том числе и с довольно-таки заковыристой ситуацией по поводу этой самой «вечной памяти», да и читателю уже пора объяснить, какая такая связь между моими предками и церковью, стоящей чуть ли не на российско-украинской границе, но… впрочем, обо всем по порядку..

РОССИЯ В ПОИСКАХ БАРИНА

Брянская область – область непростая. При Киевских Рюриковичах Брянск, Севск (упоминающиеся в летописях с 1146 года) и один из древнейших городов современной России Трубчевск (первое упоминание датируется 975 годом) входили в состав Черниговского княжества. Войска Батыя, легко пройдя огнем и мечом по сравнительно безлесной Черниговщине, порушили всё, что могли, а в более северные и лесистые Брянские земли особо не совались. В результате Брянск, мало затронутый монголо-татарским нашествием, к концу XIII века стал центром Брянского княжества, начало которого датируется 1276 годом.

Затем в течение столетия Брянск находился в состоянии политической неопределенности, балансируя между Золотой Ордой, раздававшей ярлыки на княжение, Москвой, эти ярлыки получавшей, и остатками Великого Киевского княжества, кои сами стали предметом ожесточенной схватки между Ордой и поднимавшейся Литвой. С 1350–1376 годов Брянщину вместе с украинскими, белорусскими и смоленскими землями надолго включило в свой состав растущее Великое княжество Литовское.

Обратно под власть Москвы Брянские земли вернулись только в 1504 году, а окончательно закрепились в составе Московского царства уже при первых Романовых, в середине XVII века.

Для чего этот краткий экскурс в историю? Наверное, для того, чтобы подчеркнуть, в чем, собственно, состоит своеобразие Брянской земли, практически не испытавшей монголо-татарского ига, зато в достаточной степени ознакомившейся с особенностями литовской, а затем литовско-польской колонизации.

Справедливости ради надо отметить, что до принятия великим князем литовским Ягайло католичества и заключения польско-литовской унии (1386–1387 гг.) Великое княжество Литовское (очень часто это государство в средневековых источниках именуется Литовско-Русским государством) для всех жителей Западной Руси являлось естественным центром сопротивления традиционным противникам – Орде и крестоносцам.

Апогея эта ситуация достигла при великом князе Ольгерде (1345–1377), когда практически все русские земли либо находились в составе Великого княжества Литовского (ныне украинские, белорусские, смоленские, брянские земли), либо симпатизировали ему (Великое княжество Тверское и Новгородская Республика), либо всерьез колебались, выбирая между ориентациями на Орду и Литву (Великое княжество Московское и Великое княжество Рязанское).

Высокая этническая и конфессиональная толерантность литовцев была фактором, очень способствующим привлечению к ним симпатий в то жестокое время.

В Великом княжестве Литовском в XIV–XV веках численно преобладало православное население, с которым язычники литовцы уживались довольно мирно, а западнорусский язык был в Литве официальным языком вплоть до 1588 года.

Напомним, к примеру, что в те годы в Золотой Орде правил прапраправнук Батыя хан Узбек (1313–1342), совершивший фактически промусульманский переворот и вырезавший тысячами своих противников – немусульман, в том числе и единокровных, но неподчинившихся братьев Чингизидов.

Укажем также, что именно ревностный мусульманин хан Узбек выдал ярлык на княжение не только великому князю московскому Ивану Даниловичу Калите (1327 год), но и митрополиту всея Руси Петру (1313 г.). Иными словами, степень вмешательства ордынских владык не только в светские, но и в духовные дела Московского княжества именно при Узбеке достигла своего апогея.

Возможно, что курс на ускоренную католизацию, взятый великим князем литовским Ягайло, стал лишь ответной реакцией на события в Сарае.

Как бы то ни было, по прошествии времен с точки зрения мегаисторического процесса этот ответный шаг следует признать неудачным – принятие Литвой католичества перечеркнуло потенциальную возможность для Литвы стать объединительницей всех русских земель.

Особенно ситуация ухудшилась при Ягеллонах, потомках князя Ягайло, которого в политических целях женили на польской королевне Ядвиге. Королева (дочь приглашенного на престол Польши Людовика Анжуйского) любила не наспех окрещенного в католичество и малообразованного по европейским понятиям Ягайло, а изящного и красивого Вильгельма (по другим данным – Леопольда) Австрийского из династии Габсбургов. Некоторые историки считают, что в силу этого обстоятельства Ягеллоны, которые распространились по всей Восточной Европе и стали королями Польши, Чехии, Венгрии и даже Хорватии, являются на самом деле потомками Габсбургов, а не Ягайло, со всеми вытекающими отсюда этнопсихологическими и конфессионально-геополитическими последствиями. Напомним, в частности, что именно Габсбурги с 1589 по 1923 годы почти без перерывов занимали пост гроссмейстеров Тевтонского, а значит, и Ливонского орденов. Даже и сейчас президент Литвы Валдис Адамкус…   И если бы не черногорская энергетика Лукашенко. Впрочем, оставим сие предание истории…

За время пребывания в составе Великого княжества Литовского западнорусские земли успели знатно отметиться в истории – именно их вклад в знаменитую Грюнвальдскую битву 1410 года, когда было сломлено военное могущество Тевтонского ордена, большинство историков признают едва ли не самым существенным. И хотя битвой руководили двоюродные братья – польский король Владислав Ягайло и великий князь литовский Витовт (оба -  внуки Гедиминаса), большая часть польско-литовского войска состояла из белорусских, украинских и западнорусских частей.

Даже наша нынешняя российская жизнь, суетливая, рваная, вечно куда-то торопящаяся, всё же потихонечку обрастает традициями. Вот и в нашей семье начала складываться традиция: каждый год мы посещаем родину писателя Петра Лукича Проскурина Брянск и, конечно же, Севск.

Обычно в годовщину его рождения здесь проходят либо чтения, либо научно-практическая конференция, посвященная его творчеству.

В этом году научно-практическая конференция проводилась в Центральной городской библиотеке им. Петра Проскурина под руководством её директора, выдающейся брянской просветительницы Галины Георгиевны Моцар.  (фото1 , фото 2)

В этом году обстоятельства сложились так, что я был вынужден поехать один (серьезная болезнь матери не позволила ей, обожающей Брянск и Севск и невероятно много сделавшей для укоренения здесь памяти о Петре Проскурине, в этот раз посетить любимые места, где её очень ждали). Более того, как-то так получилось, что я, не будучи писателем, вывез в Брянск целую литературную бригаду. Наше дружное трио составили главный редактор «Исторической газеты», секретарь СП России Анатолий Анатольевич Парпара, или, как он позволяет называть себя близким друзьям, Толь Толич, главный редактор «Дома Ростовых», литературного приложения к газете «Патриот», Андрей Облог и я. Оба мои спутника являлись при жизни отца его младшими (в силу разницы в возрасте) друзьями, а ныне остаются большими поклонниками и пропагандистами его творчества, оба входят в правление Фонда «Литературный центр Петра Проскурина».

Поезд весело отстукал колесами положенные 350 с лишком километров. Вот уже и знакомые очертания брянского вокзала. Вот на перроне наша очаровательная хозяйка и главный «мотор» всего мероприятия – директор Литературного музея писателей-брянцев Людмила Николаевна Глушенкова, вот уже проехали памятник Тютчеву – один из самых замечательных, думаю, памятников, поставленных в России за последнее десятилетие, вот и гостиница «Десна». Уф, можно передохнуть с дороги!

Войдя в состав Московского государства, Брянск и в особенности Севск стали городами-крепостями.

Севск вообще стал одной из самых мощных оборонительных крепостей на юге Московского государства и в течение почти 100 лет являлся главным опорным пунктом в борьбе с нашествиями из Крыма, которые происходили почти каждые десять лет. К слову сказать, длина стен средневековой Севской крепости превышает 7 километров, что больше, чем нынешняя длина стен Московского Кремля.

Естественно, что при крепостях была артиллерия (начиная примерно с конца XV века), а при артиллерии, то бишь при пушках, – пушкари.

Пушкари, как и стрельцы, составляли на Руси особую, весьма специализированную военно-служилую корпорацию. Крепостных у них, в отличие от помещиков, не было, но службу они, как и помещики, несли военную – обслуживали артиллерию (в данном случае артиллерию Севской крепости).

Вот что написано, например, о пушкарском сословии в «Энциклопедии Брокгауза Ф.А. и Ефрона И.А.»: «Пушкарь – старинное название русского артиллериста (с начала XV в.). Служба Пушкарей была пожизненной и переходила от отца к сыну; в нее вступали, особенно вначале, вольные не тяглые люди всех сословий. В мирное время Пушкари отправляли разные крепостные и гарнизонные службы. Пушкари получали хлебное жалованье, имели в городах свои дома, занимались торговлей и ремеслами; все они, во главе со своими головами и сотниками, находились в ведении пушкарского приказа. Жили Пушкари в Москве по особым слободам (Пушкарским), а в городах – по крепостям».

Добавим, что многие пушкари, будучи специалистами по литейному делу, широко привлекались и к отлитию колоколов, что на Руси считалось занятием в высочайшей степени почетным.

В 1677 году в Севске было 54 двора пушкарей, населявших Пушкарскую и Бобыльскую слободы. Они обслуживали 60 крепостных пушек.

Да… Несколько лет назад выдающийся местный историк Владимир Петрович Алексеев, специализирующийся по родословным знаменитых брянцев, выяснил, что первые мои достоверные предки служили именно пушкарями в Севской крепости.

Как утверждает В.П. Алексеев в своей брошюре «Родословная Петра Проскурина», именно пушкари Пушкарской слободы Севской крепости Семен (около 1640 года) и Игнатий Семенович (1666–1723) Проскурнины были первыми достоверными предками Петра Проскурина и, стало быть, моими тож (то бишь, стало быть, предками в 10-11-м коленах). (Генеалогическое древо)

В начале XVIII века пушкари вместе со стрельцами постепенно были упразднены как сословие. Пушкарский приказ, который ведал всеми пушкарями, был преобразован при Петре I в Артиллерийский приказ (1701 г.), а мои предки стали (начиная с Семена Семеновича Проскурнина (около 1740 – около 1790 гг.)) писаться как однодворцы, то есть лично свободные домо- и землевладельцы.

Где-то в середине XIX века потерялась в фамилии одна буква «н», и одна из ветвей севских Проскурниных стала, начиная, возможно, с Онисифора Проскурина, умершего в 1903 году от удушья (попросту говоря, наверное, угорел), именоваться «Проскурины».

Мать отца, моя бабушка Прасковья Яковлевна, носила не менее значимую фамилию Железнова, и меня всегда восхищали мои родственники от этого, железновского корня, все как на подбор крепкие, хваткие, сильные и очень доброжелательные люди.

Для меня это неожиданное упражнение в генеалогии многое объяснило в творчестве отца, да и в моей собственной судьбе.

Вряд ли, конечно, меня поймут любители «музыки барских усадеб» и тоскующих «вишневых садов», а также те, кто, благоговея перед коронованными и титулованными особами, всеми правдами и неправдами пытается снискать какой-нибудь завалящий титулок графа или барона.

В Брянске  пока ещё, многие особенно на верхних уровнях управления верят в  "хозяина" - все -таки крепостное право, видимо, пришло в Россию с Запада. Впрочем, вера в барина-хозяина, потребность в нем, присуща ныне почти всей России, да что там – всей западной цивилизации, она неотрывна от рыночной экономики, от веры в Великого Собственника и Великого Управленца.

Увы! Пока «добрые баре» (говоря по-современному – «эффективные собственники») в основном лишь увлеченно сгоняют со своих мест детские садики, музеи и отделения Союза писателей – землица уж больно дорога в центре-то городов! А в планетарном масштабе – готовят закон о том, что прекращение поставок нефти и газа западным странам приравнивается к военной агрессии против этих стран.

В советское время страна попыталась, и не без успеха, стряхнуть с себя это сомнительное наследие. «Незаменимых у нас нет», «любая кухарка может управлять государством» – да, именно так, пусть не всегда изящно-салонно, но конкретно, по рабоче-крестьянски звучала альтернатива этой извечной, почти сексуальной потребности в барине-хозяине. А производство росло такими темпами, какие еще никем в мире не перекрыты.

Словом, поверьте, мне приятно, приятно безо всякого кокетства, что предки мои не были дворянами.

Своеобразное сочетание того, что предки никогда никого не угнетали (не торговали людьми, не пороли крепостных на конюшнях, не выбрасывали за ворота заводов и фабрик, лишая средств к существованию), и в то же время отсутствия генов крепостных крестьян, то есть многовековой привычки подчиняться некоему «барину», вкупе с военным служением отечеству, создало, наверное, тот своеобразный сплав в творчестве Петра Проскурина, тот неуловимый обертон, который и привел его к написанию именно таких национальных характеров, как Захар и Ефросинья Дерюгины, Брюханов и Шалентьев, Горелов. А затем и меня в левый лагерь в начале 90-х годов.

Насколько я помню, отец не очень-то любил, когда кто-то пытался руководить им. Партийное руководство – в виде секретаря ЦК КПСС по идеологии М.В. Зимянина, который иногда снисходил до личных бесед с некоторыми писателями, и совсем уж заоблачного члена Политбюро М.А. Суслова, которого отец видел разве что только на больших совещаниях, министров культуры СССР и РСФСР П.Н. Демичева и Ю.С.Мелентьева – он, конечно, скрепя сердце, принимал, а кое-кого и уважал. Однако вмешательство в свое литературное творчество всегда старался минимизировать и яростно сопротивлялся любым правкам, которые руководство с помощью системы «Главлита» пыталось осуществить в его рукописях.

Я помню, как в середине 70-х годов в нашей квартире обсуждался эпизод из «Имени Твоего», где главный герой Захар Дерюгин, беседуя с Тихоном Брюхановым, говорит, что вот «продирался, продирался через чащобу, вроде продрался, а передо мной – опять стена».

Учитывая, что Захар Дерюгин после выхода книги «Судьба» уже очень многими людьми в нашей стране воспринимался как некий современный символ народного характера, понятно, что стена, стоящая перед русским человеком, пусть даже в качестве литературной метафоры, партийно-государственным руководством страны в 1976–1977 гг. была воспринята с весьма большой настороженностью, не сказать – крайне негативно, а попытки П. Проскурина отстаивать эту метафору – как изрядная дерзость.

После нескольких недель (!) упорной борьбы за эти несколько слов текста стороны договорились, что стена будет заменена на бурелом. На том и порешили.

Я это маленькое воспоминание из середины 70-х годов для чего привел? Для того, чтобы показать, что в этом самом так называемом застое вовсю бурлили течения и шли очень серьезные мировоззренческие схватки. Да, нельзя было опубликовать в газете такие строки, что, мол, перед русским народом после всех выпавших на его долю испытаний вновь высится неодолимая стена.

А вот отстоять подобную метафору в литературном произведении было вполне возможно, и совершенно необязательно было при этом кого-то славословить и восхвалять. Насколько я помню, отец вообще не написал ни одного хвалебного слова в адрес конкретно Брежнева или Суслова.

А в целом, конечно, те, кто стоял у руля партийной идеологии, были людьми весьма неглупыми. Они ценили отца за то, что ему удалось создать полнокровный, объемный образ партийного руководителя, точнее, целой их плеяды. Первым из них стала секретарь обкома Юлия Борисова из «Горьких трав», незаслуженно забытого сейчас великолепного романа, выдвигавшегося ещё в 1964 году на Ленинскую премию, но по причине свержения Хрущева её не удостоившегося. Но самым известным из них, несомненно, стало кинематографическое воплощение одного из главных героев всенародно известной трилогии «Судьба» – «Имя Твое» – «Отречение» Тихона Брюханова, гениально сыгранного Юрием Яковлевым в одноименном фильме.

К слову сказать, в эту поездку у меня случился очень любопытный, как бы слегка завуалированный мини-диалог с одним из самых замечательных руководителей Брянской области Анатолием Фомичом Войстроченко. Именно Анатолий Фомич, будучи первым секретарем Брянского обкома, в 1988 году поспособствовал получению отцом звания Героя Социалистического Труда.

Стены зала конференции были украшены выставкой прекрасного фотохудожника Аркадия Ниловича Курдикова. Со всех стен на участников смотрело такое недавнее и такое уже далекое прошлое, отчего создавался эффект присутствия самого отца на мероприятии. Поэтому казалось, что Войстроченко как бы беседует в том числе и с ним. Великолепный энергичный оратор, Анатолий Фомич выступил, как всегда, блестяще. Вспомнил он, помимо прочего, и эпизод с его походом к Е.К. Лигачеву по поводу Золотой Звезды Героя Соцтруда для Проскурина.

Но то ли мне показалось, то ли еще что, но услышал я некий обертон в его выступлении: вот, мол, я ему Звезду пробивал, а он потом в «Отречении» вон что написал. Да простится мне, если я услышал больше, чем он сказал, но всё же отвечаю: в «Отречении» Петр Проскурин действительно сказал очень много горьких, тяжелых и при этом правдивых слов. Причем сказал слова эти, в отличие, скажем, от Солженицына и многих прочих «разоблачителей», на высочайшем художественном уровне.

Но, сказав все эти слова, Проскурин остался в том мире, в том лагере, который подвергал заслуженной критике. И это он ярко доказал своей последней опубликованной книгой – сборником повестей «Мужчины белых ночей».

Я думаю, что суть отличия этой мировоззренческой, художественно-нравственной позиции от позиции тех, кто моментально сменил цвет знамени и начал критиковать свой бывший лагерь, находясь вне его, понятна всем, кто хотя бы немного знаком с законами творчества.

Затем Войстроченко выразил осторожный интерес: почему это в день выборов, более того, вперемежку с объявлением их результатов по государственному 2-му каналу был показан фильм отца «Любовь земная – Судьба»? Конечно, опытный политик напрямую этот интерес не продемонстрировал. Он высказался в том смысле, что это, наверное, знак: власть начинает поворачиваться к подлинной культуре.

Надо сказать, что и мы с Толь Толичем и Андреем за ужином в гостинице изрядно понедоумевали над феноменом показа «Судьбы» аккурат в день выборов 2 марта.

Андрей даже спросил, могли ли мы, семья, как наследники авторских прав, запретить этот показ – раз всё равно, мол, телевидение никаких положенных по авторскому праву денег не платит?..

Лично я думаю, что имел место акт какой-то непонятной игры, мало продуманной самими её авторами, игры с нечетко определенным образом результата, ибо позднее время трансляции фильма вроде бы не предполагало его реального влияния на электоральное поведение, а сама ткань фильма, до предела неприятно разрывавшаяся многочисленными комментаторами и репортажами о ходе голосования, совершенно не соответствовала происходящему действу.

А propos я называю этот фильм фильмом отца по причине того, что считаю сценарную основу первичной, а режиссерскую и актерскую работу, уж извините, вторичной. Я думаю, очень многие видят разницу (при тех же самых режиссере и актерах) между двумя частями фильма: первой, которая называется «Любовь земная», и второй, «Судьба». Первая, сценарий которой написан с участием маститого уже тогда сценариста В. Черных, тяготела к любовно-социальной мелодраме с каким-то таким необыкновенно бодрым вторым планом. Наиболее полно этот творческий принцип В. Черных воплотил в сценарии к фильму «Любить по-русски». Я отнюдь ничего плохого не хочу сказать о Валентине Константиновиче, он признанный мастер сценарного цеха, и его сценарий к фильму «Москва слезам не верит» – прекрасная кинопроза, но всё же между жанрами лирической комедии и эпопеей разница существует.

Отцу не очень понравился сценарий, вышедший из-под пера В. Черных, он попытался «спасти», как он говорил, фильм, но в первой части, в «Любви земной», многого уже сделать не успел – включился неумолимый конвейер кинопроизводства с его сроками и планами. А вот вторая часть – сценарий к фильму «Судьба» – написана без участия В. Черных. И сразу – иной кинематографический язык, иная тяжесть образов, принципиально иное зрительское восприятие.

ЧЕМ ЛУКА ПРОСКУРИН ОТЛИЧАЕТСЯ ОТ КАРЛА ФРАНЦА-ИОСИФА ГОГЕНЦОЛЛЕРНА И МИХАИЛА РИДИГЕРА

Севск в настоящее время является городком с 8-тысячным населением, расположенным в 150 км южнее Брянска и в двух шагах от российско-украинской границы. Строги вертикали церквей (до революции в Севске их было 12, сейчас осталось 3), ритм движения на улицах спокоен и нетороплив. Картины города таковы, каковы могли бы быть и в начале прошлого века (Фото).

Кстати, для особенных любителей истории. Согласно тому же В.П. Алексееву, корень «сев», берущий свое начало от одноименной реки, является чуть ли не единственным на территории современной России доподлинным скифским топонимом и обозначает прилагательное «чёрный». И действительно, согласно современным историческим представлениям, Севск и Белгород являются северной границей продвижения древнего Скифского царства (VI–III вв. д.н.э.) на север.

В Севске в этом году проводился конкурс сочинений, посвященный 80-летию Петра Проскурина (фото).

Вот как увидел свой город ученик 10 класса А. Алексеенко. «Писатель (Петр Проскурин. – Ред.) пишет о Севске: «Хорошо жить в сказочном, старом, с не выветрившимися ещё купеческими шелковым, колбасным, хлебным запахами городе», и я пытаюсь представить себе город таким, каким его помнит писатель. Будучи мальчишкой, Проскурин с другими ребятами изучил бывшую крепость Городок, вплоть до малейшей кочки, до каждой веточки. Не могу сказать, что и сейчас интерес к этому историческому месту велик. В морозные дни наши ребята с криками восторга съезжают на санках с крутых склонов Городка».

Шелест страниц школьных сочинений, вообще самый факт проведения такого конкурса нас, москвичей, привел в состояние какого-то священного ступора (точно так же, как, впрочем, и днем раньше доклады о диссертациях на такую, например, тему: «Образ города в романе П. Проскурина «Число зверя») – в Москве подобной интеллектуальной роскоши, как анализ сочинений писателей 60–80-х годов прошлого века, уже давно днем с огнем не сыскать. Кое-кто в современной власти вовсю делает вид, что бриллиантового века культуры, когда вышли на пик своего творчества П. Проскурин и А. Иванов, Р. Рождественский и Н. Рубцов, Г. Свиридов и А. Рыбников, И. Глазунов и А. Ткачев, Т. Доронина и М. Захаров и десятки других, не менее великих, не говоря о многочисленных крупных национальных талантах в союзных республиках, попросту не существует…

И сразу расширился, приподнялся формат нашей встречи в Севском музее с местной интеллигенцией и севчанами, просто пришедшими посмотреть на московских гостей.

Само Творчество вдруг воспарило, раскрыло над нами свои крылья. Ведь любовь к творчеству прививается именно сочинением – разве нет? Это единственный жанр в школьной программе, в котором ученик волен импровизировать, творить по своему усмотрению. Как же бездумны, как безумно недальновидны те, кто собирается исключить сочинение из программы обязательных экзаменов в вузы.

Ведь достаточно одного-двух предложений из сочинения, чтобы опытный взгляд педагога уловил в нем искру, раздуть которую, даст бог, помогут труд и удача.

А затем на маленькой сцене появилась Юля Климова… Как она, шестиклассница, прочитала стихотворение «Память», как она его прочитала. У нас у всех, честное слово, глаза защипало…

И, ей-богу, стало спокойнее на душе: пока Россия читает, пока она так (!) читает, пока она пишет сочинения, она будет существовать, вопреки всем столичным безобразиям.

А затем была та самая поездка в село Коростовка. И здесь меня ждало одно из самых удивительных впечатлений в жизни. Дело в том, что, оказывается, почти 300 лет назад, в 1719 году, мои предки, Игнатий Семенович и Семен Игнатьевич Проскурнины, заложили церковь Покрова Богоматери. Она несколько раз обновлялась, но всё же дожила до наших дней вот в таком виде (Фото).

Неисповедимы пути истории. Руководство Брянской области приняло решение о восстановлении этой церкви, и вот она уже, сияя куполами из белой жести и гордо подбоченясь свежесрубленными сосновыми боками, встала на крутом берегу над тем самым, изобилующем рыбой озерцом.(Фото)

Здесь уместно будет сказать несколько слов о небольшом нюансе, случившемся во время церковной службы, с которой начинается этот текст.

Отец Георгий, будучи человеком сравнительно молодым, наверняка не знал всей сложности истории нескольких последних поколений Проскуриных, в том числе печальной и неприятной истории моего деда Луки Захаровича, который в годы войны в Севске при немцах оказался ответственным за сбор зерна и выпечку хлеба для населения. Да-да, советским людям, оказавшимся в оккупации, нужно было есть, и хлеб также кто-то должен был выпекать, и кто-то должен был всем этим процессом руководить.

Как бы то ни было, дед Лука в нашей семье уважением не пользовался, и говорили о нем примерно так, как говорят о семейной «черной дыре» или семейном чёрте. После освобождения Брянска и Севска Лука Захарович, убоявшись вполне предсказуемой кары со стороны советских правоохранительных органов, убыл вместе с немцами и закончил свою жизнь в далекой Австралии.

Так вот, отец Георгий, будучи человеком добрым и отзывчивым, из лучших побуждений сотворил вечную память всем 12 коленам моих предков, поименованным в брошюре В.П. Алексеева, включая и Луку.

Осознал я это только тогда, когда служба уже закончилась. И стал размышлять: «А что, собственно, такого особенного произошло? Чего это я комплексую?»

Немедленно проснулся некий бесенок. И начал нашептывать мне в уши что-то вроде: «Между прочим, дедушка по отцовской линии нашего престолонаследника Георгия Гогенцоллерна-Романова (сын Марии Владимировны, правнучки Александра II то есть) Карл Франц-Иосиф Гогенцоллерн воевал в рядах вермахта, а дядя дедушки, Август Вильгельм Гогенцоллерн, и вовсе служил группенфюрером СА; батюшка патриарха нашего Алексия II активно участвовал в вербовке в оную, в Новочеркасске, при полном одобрении высшего руководства страны и региона, поставлен аж целый памятник казачьему атаману (генералу) Краснову, открыто поддержавшему нацистов; всяких там фон Унгернов и прочих пособников останки туда-сюда с почетом перевозят. И ничего, многие в России их, судя по всему, уважают… Чем, собственно, дед мой Лука хуже всех этих людей? Ведь и всего-то навсего – муку собирал для того, чтобы горожане с голоду не померли».

Бесенку пришлось немедля наступать на мохнатое горло. Пусть дворянско-монархическая этика позволяет и престолонаследнику, и патриарху никак нравственно «подвиги» своих предков на службе вермахта не оценивать. С нашей, однодворской точки зрения, такого рода двусмысленности, находящиеся абсолютно вне логики такого важного православного таинства, как покаяние, ни к чему.

Как и отец, посвятивший этой проблеме один из самых трагических кусков своего автобиографического романа «На грани веков», умалчивать о своем отношении к ней считаю излишним. Слова из песни не выкинешь, предка из биографии не вычеркнешь. Но память вечная дедом моим, по моему разумению, в отличие от прочих славных предков, вынесших на своих плечах не одну войну государства Российского, не заслужена. Путаный был Лука Захарович человек, хотя и талантливый. Путано жил, путано и умер. Да ещё подпортил потомкам родословную. И довольно об этом.

Не знаю, возможно, кому-то эти размышления и переживания покажутся неактуальными. На мой же взгляд, именно они находятся сейчас в очень тесной связи с происходящими в нравственно-духовном климате общества событиями.

Сегодня в силу понятных причин до предела усилилась тенденция к отделению победы от социализма. Победили, мол, Россия и православие, а социализм и партия – проиграли.

Критиковать подобные глупости даже как-то и неудобно, но, увы, необходимо.

Начнем с России. Как мы, наверное, все уже понимаем, нынешняя Россия отнюдь не адекватна СССР. И если предположить, допустим, что в 1941 году Украинские фронты не оказали бы более ожесточенного сопротивления нацистам, чем фронты Центральные и Северные, что белорусские и украинские партизаны не вели бы активных боевых действий в 1941–1944 годах, что белорусы не потеряли бы в той войне каждого четвертого (около 2 миллионов человек), а украинцы, по разным оценкам, – от 7 до 8 миллионов человек, то, вообще говоря, неизвестно, как сложились бы военные кампании 1943 и 1944 годов.

Нынешние действия Ющенко хотя и негативным образом, но всё же достаточно выпукло иллюстрируют этот факт.

Поэтому, несмотря на несравнимость масштабов отдельных государств, составлявших некогда «единый и нерушимый», вопрос о том, победила ли Германию Россия, в общем аналогичен вопросу, победили ли Германию Украина, Белоруссия, Грузия или Казахстан. Кстати, последнее отнюдь не так уж и смешно, как может показаться. Антизападная этнокультурная энергия восточных республик СССР сыграла, с моей точки зрения, очень важное психологическое значение в Великой Отечественной войне.

Теперь о православии. Вообще говоря, вряд ли человек, находясь в здравом уме, станет отрицать, что СССР был государством сугубо атеистическим, а если говорить о его лидерах, которые, как ни крути, определяли все аспекты его внутренней жизни и внешней политики, то и воинственно атеистическим. В силу чего – во многих случаях бессмысленно агрессивным по отношению к священнослужителям, верующим и культовым архитектурным сооружениям.

Поэтому говорить о том, что Россией в той войне руководила энергия православия, – это, мягко говоря, очень большая историческая натяжка. Безусловно, РПЦ в целом поддержала руководство страны после начала войны. Но если уж говорить о православии, то существовал еще феномен Русской Православной церкви за рубежом, которая всегда была очень влиятельна, в том числе и внутри российского клира. А вот здесь давайте остановимся поподробнее.

Как известно, Русская Православная церковь за рубежом оформилась после революции и эмиграции, в которой находилось несколько миллионов бывших граждан Российской империи. В силу своего генезиса РПЦ за рубежом сразу же заняла непримиримые позиции по отношению к СССР. И к моменту начала войны Германии с СССР эти позиции выглядели более чем определенно.

Вот обращение главы Русской Православной церкви за рубежом митрополита Анастасия непосредственно к Гитлеру по случаю помощи, которая была оказана германскими властями в ремонте православных храмов в Германии: «Лучшие люди всех народов, желающие мира и справедливости, видят в Вас вождя в мировой борьбе за мир и правду. Мы знаем из достоверных источников, что верующий русский народ, стонущий под этим рабством, ожидающий своего освобождения, постоянно возносит к Богу молитвы, чтобы Он сохранил Вас и дал Вам Свою всесильную помощь» (1938 год).

В связи с нападением фашистской Германии 22 июня 1941 г. на Советский Союз официальный орган Архиерейского синода излагал позицию Зарубежной церкви так: «По всему земному шару Русская зарубежная церковь с напряженным вниманием следит за ходом войны на Востоке, молитвенно поддерживая самоотверженных бойцов против безбожников и всегда готовая по мере своих сил и возможностей помогать этой борьбе».

29–31 января 1942 г. (то есть перед началом нового крупного немецкого наступления на Восточном фронте), второй по значимости человек в зарубежной иерархии – архиепископ Берлинский и Германский Серафим (Ляде) в послании к пастве выразил позицию епископата в новой политической ситуации. Ее невозможно трактовать как-то иначе, нежели призыв к единению с нацистами: «Если бы победил большевизм, нашей Церкви и нашей культуре предстояла бы новая Голгофа, и тогда не стоило бы уже думать ни о каком спасении. Поэтому мы можем стоять только на стороне антибольшевистских держав. Во главе этих держав стоит Германия. Поэтому мы должны молиться о победе германского оружия и поддерживать германскую армию независимо от того, каковы намерения и цели Германии в отношении России» (Российское объединение исследователей религии, цитаты по: http://www.rusoir.ru/print/03/002/).

Наверное, ни для кого не секрет, что отец нынешнего главы Русской Православной церкви был в 30–40-х годах православным священником в Эстонии и входил, таким образом, в подчинение руководству РПЦ за рубежом. А следовательно, по долгу службы обязан был разделять взгляды руководства.

Но дело, конечно же, не в том, какие взгляды разделял отец нынешнего патриарха, а в том, что сегодня, сейчас российские верующие, наверное, имеют право знать, как патриарх Алексий относится в настоящее время, после состоявшегося объединения церквей, к обозначенной выше позиции митрополита Анастасия. Да и к позиции своего батюшки (священника православного храма в Таллинне, бесперебойно работавшего как при буржуазной Эстонии, так и при нацистах), которая была, мягко говоря, отнюдь не просоветской. Ходят упорные слухи, например, что отец патриарха Алексея Ридигера Михаил Александрович Ридигер, к слову сказать, брат царского министра обороны в 1909–1911 гг. В.А. Ридигера, активно помогал своему личному другу, одному из крупных деятелей РПЦ за рубежом А. Киселеву (хорошо знакомому и с группенфюрером СС Мюллером, ведомство которого, в конечном счете, курировало работу всех религиозных деятелей на оккупированных территориях, личному духовнику генерала Власова и одному из создателей КОНРа – Комитета освобождения народов России, который немцы какое-то время рассматривали в качестве будущего марионеточного правительства для той части России, коей в их планах было предназначено самостоятельное существование), в ходе поездок в концентрационные лагеря вербовать среди советских военнопленных желающих сражаться в РОА. (По материалам Е. Дулуман, «Тайна Ридигера всея Руси», цитаты по http://evduluman.narod.ru/)

Лично мне кажется, что такое очищающее прояснение позиции помогло бы и самому Алексию в его профессиональной деятельности, а общество избавило бы от ненужных психологических нагрузок.

Ведь речь идет о принципиальных, важнейших нравственных и военно-политических моментах, определяющих конфигурацию энергетики Победы. Или это не так?

Уезжали из Брянска поздно ночью. «Иван Паристый», фирменный состав, подолгу стоит на полустанках и станциях, железнодорожники немного притормаживают, чтобы пассажиры прибыли в Москву к началу работы метро. В купе залетают таинственные ночные сполохи, плывут мимо почти не различимые во тьме поля и леса. В голове продолжают вертеться кусочки брянской и севской мозаики, недосказанные слова, недоделанные маленькие дела и только-только зародившиеся большие проекты. Поехали чуть быстрее, и сразу вспомнился остроумный вопрос Толь Толича, которым он всех смутил в первый день после поездки по Брянску: «В Москве – москвички, в Петербурге – петербурженки, в Орле – орловчанки. А как надо называть жительниц Брянска?» Никто ответа на этот вопрос не знал, и все как-то натужно призадумались.

Продолжало темнеть, луна спряталась за большим темным облаком, и le mot (забавное словечко) de Parpara осталось где-то в Калужской области, а в купе вместе с полусном-полузабытьем явилось нечто весьма знакомое. Мне, как автору, неловко всякий раз завершать всё той же мыслью материалы о Брянске и его людях, но что же делать, если воз и ныне там?

Вот она. Почему Брянск до сих пор не имеет звания «Города боевой славы»? Ведь именно здесь уже в феврале 1942 года, тогда в глубоком тылу немцев, образовалась первая партизанская республика – Дятьковский партизанский край. К апрелю 1942 года были полностью освобождены Суземский, частично Навлинский, Севский, Комаричский и другие районы, которые составили Южный партизанский край. В этих населенных пунктах была восстановлена (!) Советская власть и дети ходили в советскую (!) школу.

Возможно, именно здесь, на Брянщине, в соседней Белоруссии, в соседней Украине, партизанами был разрушен один из главных для агрессоров критериев успешности ведения боевых действий. Ведь всегда считалось, что захват территории противника равнозначен победе. Немецкие дивизии, играючи мерившие гусеницами своих танковых колонн ухоженные поля Померании и Бретани, с каждым шагом по направлению к Варшаве или Парижу начинали ощущать, как победа всё больше и больше окутывает их своим покрывалом. Захваченное пространство немедленно превращалось для них в ощущение власти над ним, а из ощущения возникала новая энергия для новых завоеваний.

Не так случилось в России. Массовое развитие партизанского и подпольщицкого движения сделало критерий контролируемого пространства абсолютно виртуальным. Недостоверным. Невозможно почувствовать победу, когда у тебя в тылу остается армия. Ведь на территории бывшего СССР насчитывалось до 1 миллиона партизан. Это лишь чуть меньше по размеру, чем вся армия современной России. И по психологии противника, привыкшего ощущать победу по мере продвижения, был нанесен, таким образом, мощнейший удар.

Поэтому ещё раз! Хотелось бы, чтобы соответствующие инстанции в российской власти, невзирая на личное и политическое отношение к автору этих строк, обратили бы наконец внимание на необходимость исправления исторической ошибки, очевидной для всех политических сил страны, и признания уникального вклада и уникальных военных заслуг Брянской области.

Алексей Петрович

Проскурин